Когда живые завидуют мертвым. Закон о запрете атеизма

Я учился в 3-ем классе обычной средней школы на окраине столицы. Отец мой отчего-то стал очень верующим. Глядя на молодежь, распивающую портвейн под песни группы «Сектор газа», он больше всего боялся, что из меня получится нечто подобное и хотел по возможности от этой доли уберечь. Нечто подобное из меня в итоге все-таки получилось, но позже. А пока мне предстояло начать учебу в 5-ом классе не где-нибудь, а в православной гимназии, благо, оная в районе имелась.

Я проучился в ней три года и до сих пор считаю, что не существует более верного способа отвадить человека от религии, чем отправить его в церковное учебное заведение с присущими ему лицемерием, сектантством, а местами еще и настоящим слабоумием. У меня есть друг, закончивший Международный еврейский институт в Москве, и он со мной очень даже согласен.

Интересных событий за время обучения в этой гимназии у меня было целых четыре. Первое — это когда в пруду неподалеку от школы нашли утопленника, и он пролежал на бережку еще три или четыре дня (спасибо хоть простыней накрыли). Тогда я впервые задумался о том, что я никому не нужен ни живой, ни мертвый. Что-то вроде объявления о розыске, только наоборот. Я имел возможность убедиться в верности данного тезиса год спустя, когда на перекрестке, по дороге из гимназии, споткнулся о чей-то ботинок, заглядевшись на суету вокруг машины и сбитого ею насмерть человека. Ботинок, о который я споткнулся, слетел как раз с ноги жертвы. Второй остался на нем.

— Что ж ты наделал, урод? — спрашивал коренастый мужичок у сидящего возле машины на корточках прыщавого виновника неинтеллигентной наружности, неделикатно теребя его загривок.

Тогда мне стало ясно, что живые в мире взрослых людей ценятся все же намного меньше, чем мертвые. По крайней мере, в России. Отсюда и любовь к загробной жизни. Отсюда обреченный на погибель героизм. Отсюда вера в поддельность глупого земного существования. Короче, сплошная сублимация.

Третье важное событие знаменовалось исповедью в стенах альма-матер. Почему-то считается, что участие в таком мероприятии должно быть сугубо добровольным, однако нам, восьмиклассникам, быстренько объяснили, что каяться будут все.

Исповедовал нас непосредственно сам батюшка-директор-гимназии. Я планировал отделаться парой заранее продуманных глупостей вроде «Бывает, что грублю маме» и «Списывал математику», но меня уже поджидала западня. Одноклассник наябедничал батюшке, что я слушаю «сатанинскую музыку». Тогда все угарали, главным образом, по рэпу или металлу. На этой почве тут и там в Москве постоянно вспыхивали массовые драки. Стукач-одноклассник больше симпатизировал американскому рэпу, но в школе демонстративно ходил с плеером, в котором звучали речитативы очередного церковного бородача. Богоугодный хип-хоп, можно сказать.

В общем, мне пришлось признаваться в прослушивании тяжелой музыки. Оскорбляло вовсе не то, что меня предали, и даже не то, что вышестоящая инстанция в лице батюшки вроде как нормально отнеслась к факту доноса и дала ему ход. Оскорбляло то, что я в принципе был вынужден отчитываться перед нестриженым толоконным лбом за то, какую музыку я предпочитаю.

Во многом ощущение порабощенности помогло мне обрести стойкость. Причем не только тогда, когда я заехал ябеде в левую скулу, но и тогда, когда руководство гимназии заставило наших родителей подписать бумажку, в которой говорилось, что они не против применения телесных наказаний в отношении нас. Бумага была подсунута в ультимативной форме между учебными полугодиями, когда найти другую школу сложнее всего.

— Если хоть одна бородатая жопа попробует меня выпороть, пусть пеняет на себя, — заявил я маме.

— Ну, ты их хотя бы не провоцируй, — посоветовала она.

Я не провоцировал, но и хвост не поджимал. В итоге выпороли двоих моих одноклассников. По иронии судьбы, одним из них был тот самый стукач. С другим же я позднее пережил мое последнее, четвертое интересное событие за период обучения в православной гимназии.

Мы шли с рюкзачками домой, когда услышали за спиной:

— Э, стоять!

На нас не спеша двигались трое парней. Они были постарше, года эдак на два-три. Элементы одежды двоих из них давали понять, что перед нами металлисты. Третий был одет как юный уголовник из советских фильмов — потрепанная курточка и клетчатая кепка.

— Вы откуда?

Лучше бы мы соврали что-то, но придумывать надо было заранее, конечно.

— С детства не люблю православных, — признался главный металлист.

Детали беседы я уже не помню. Помню, что у одноклассника дела шли не так плохо, потому что он, в отличие от меня помалкивал и не залупался. Я же достаточно быстро огреб правый прямой. Неумелый и слабый удар, весь эффект которого свелся к небольшой припухлости с внутренней стороны губы. Вероятно, ею я обязан перстню с черепом на пальце обидчика.

Отражать атаку троих дебилов в одиночку я в те времена готов еще не был, поэтому посмотрел на них недобро и побрел себе дальше. Дорога шла под уклон.

— Олег! — донесся сзади вялый и неуверенный голос одноклассника, который испуганно попробовал предупредить меня об опасности.

Обернуться я не успел. Волна небывалой силы снесла меня. Я упал на запорошенный снегом асфальт и лишь спустя пару минут полностью осознал, что произошло. Гопник в кепке разбежался и что есть мочи ткнул меня ногой в спину.

Следующий учебный год я начал в светской школе-лицее — уровень получаемых в православной гимназии знаний не позволял рассчитывать на хороший проходной балл в столичных вузах, не говоря уже ни о чем другом. Я успешно сдал вступительные экзамены и был таков. Начиналась нормальная человеческая жизнь.

Девяностые были золотой порой религиозных сект в России. Всевозможные миссионеры и проповедники нашпиговывали раздристанные дома культуры и осыпающиеся здания районных библиотек своими «мастер-классами» и «собраниями». Просочились клерикалы и в мою новую школу. Помахав ручкой православным, я должен был охранять свой рассудок от заморских христиан.

Они представляли собой блаженную супружескую пару из США. Они ласково улыбались и раз в неделю на протяжении 45 минут рассказывали нам о свершениях Иисуса. Сейчас они видятся мне скорее хитрозадыми маркетологами, чем спятившими богомолами. Персонажами елизаровской книги про Пастернака. Но мозг ребенка слаб и беззащитен. Именно поэтому всевозможные ублюдки постоянно пытаются заполучить детей в свое безраздельное пользование. Любая конфессия по праву воспринимает это как долгосрочные вложения в будущее священной войны с неверными. Кто первый детишек заполучит, за того они умирать и пойдут.

В общем, бучу мы подняли только когда миссионеры заверили нас, что мы будем сдавать экзамен по мотивам тех побасенок, которые они нам толкали весь год. Догадайтесь, что ответила завуч, когда мы к ней обратились.

— Чтоб от чего-то отказываться, нужно знать, от чего ты отказываешься.

Звучит знакомо, не правда ли. Почему бы тогда не проводить в школах и практические занятия? Секс с усопшими или правильное применение наркотических средств. Вдруг понравится! Но это еще полбеды.

А вот экзамен — уже совсем другое дело. В общем, мы гнули свое: идея сдавать американский закон божий никого не возбуждала. И знаете что? Мы победили настолько быстро и легко, что я бы и не вспомнил эту историю в принципе, если бы последние пару лет в моей стране не правило мракобесие. Но оно правит, и сейчас трудно себе представить, что шестнадцать лет назад неорганизованные школьники сумели вставить заучу пистон и заставить ее отменить идиотское решение.

Неужели с течением лет кишка у нас стала тоньше? Неужели среднестатистический россиянин готов променять все свои права и свободы на полный холодильник и поездку в Египет раз в год? Неужели им удалось навязать ста сорока миллионам человек новый дискурс и завершить с его помощью образ всенародного врага?

Я не знаю, живы ли еще те три гопника-металлиста из моего детства, но я точно знаю, что если они не сдохли от передозировки или проворного ножа в девяностые, если не уехали за бугор с шальными деньгами в начале нулевых и если они не гниют в тюрьме сейчас, то из них может получиться охренительный православный патруль на улицах моего города. Наконец-то нашлась работа, которую они в состоянии выполнять хотя бы на троечку.

И ведь это только начало, дорогие друзья.

Наши вожди трудоустроят всех. В конце концов, чем они хуже своих коллег из Северной Кореи? У тех ведь даже попов своих нет.